бежала к Чесноковке же, где Харин встретил
ее и всю захватил. Лыжники, успевшие зайти в тыл Михельсону  и  отрезать  от
него обоз, в то же время были разбиты двумя ротами гренадер. Они разбежались
по лесам. Взято в плен три тысячи  бунтовщиков.  Заводские  и  экономические
крестьяне распущены были  по  деревням.  Захвачено  двадцать  пять  пушек  и
множество запасов. Михельсон повесил двух главных  бунтовщиков:  башкирского
старшину и выборного села Чесноковки. Уфа была освобождена. Михельсон, нигде
не  останавливаясь,  пошел  на  Табинск,  куда  после   Чесноковского   дела
прискакали Ульянов и Чика. Там  они  были  схвачены  16  казаками  и  выданы
победителю, который отослал их скованных в Уфу. После того Михельсон учредил
разъезды во все стороны и успел восстановить  спокойствие  в  большей  части
бунтовавших деревень.
     Илецкий городок  и  крепости  Озерная  и  Рассыпная,  свидетели  первых
успехов Пугачева, были уже оставлены мятежниками. Начальники их,  Чулошников
и Кизилбашин, бежали в Яицкий городок.  Весть  о  поражении  самозванца  под
Татищевой в тот же день до  них  достигла.  Беглецы,  преследуемые  гусарами
Хорвата,  проскакали  через  крепости  крича:  "Спасайтесь,   детушки!   все
пропало!" Они наскоро перевязывали свои раны и спешили  к  Яицкому  городку.
Вскоре  настала  весенняя  оттепель;  реки  вскрылись,  и  тела  убитых  под
Татищевой поплыли мимо крепостей. Жены и матери стояли  у  берега,  стараясь
узнать между ними своих мужьев и сыновей. В Озерной старая казачка 17 каждый
день  бродила  над  Яиком,  клюкою  пригребая  к  берегу  плывущие  трупы  и
приговаривая: "Не ты ли, мое детище? не ты ли,  мой  Степушка?  не  твои  ли
черные кудри свежа вода моет?" - и, видя лицо незнакомое,  тихо  отталкивала
труп.
     Мансуров 6 и 7 апреля занял оставленные  крепости  и  Илецкий  городок,
нашед в последнем четырнадцать пушек.  15-го,  при  опасной  переправе  чрез
разлившуюся речку Быковку, на него напали Овчинников, Перфильев и  Дегтерев.
Мятежники были разбиты и рассеяны; Бедряга и  Бородин  их  преследовали;  но
распутица спасла предводителей. Мансуров немедленно пошел к Яицкому городку.
     Крепость находилась  в  осаде  с  самого  начала  года  18.  Отсутствие
Пугачева не охлаждало мятежников. В кузницах приготовлялись ломы  и  лопаты;
возвышались новые батареи.  Мятежники  деятельно  продолжали  свои  земляные
работы, то обрывая берег Чечоры и тем уничтожая сообщение одной части города
с другой, то копая траншеи, дабы препятствовать вылазкам. Они намерены  были
вести подкопы по яру Старицы, кругом всей крепости,  под  соборную  церковь,
под батареи и под  комендантские  палаты.  Осажденные  находились  в  вечной
опасности и, с своей стороны, принуждены были отовсюду  вести  контрмины,  с
трудом прорубая землю, промерзшую на целый  аршин;  перегораживали  крепость
новою стеною и кулями, наполненными кирпичом взорванной колокольни.
     9 марта на рассвете двести пятьдесят рядовых вышли из  крепости;  целью
вылазки было уничтожение  новой  батареи,  сильно  беспокоившей  осажденных.
Солдаты дошли до завалов, но были встречены сильным  огнем.  Они  смешались.
Мятежники хватали их в тесных проходах  между  завалами  и  избами,  которые
хотели они зажечь; кололи раненых и падающих и топорами отсекали им  головы.
Солдаты бежали. Убито их было до тридцати человек,  ранено  до  осьмидесяти.
Никогда с таким уроном гарнизон с вылазки не возвращался. Удалось сжечь одну
батарею,  не  главную,  да  несколько  изб.   Показание   трех   захваченных
бунтовщиков увеличило уныние осажденных: они объявили о  подкопах,  веденных
под крепость, и о скором прибытии Пугачева. Устрашенный Симонов велел  всюду
производить новые  работы;  около  его  дома  беспрестанно  пробовали  землю
буравами; стали копать новый ров. Люди, изнуренные тяжкою работою, почти  не
спали; ночью половина гарнизона всегда стояла в ружье; другой позволено было
только  сидя  дремать.  Лазарет  наполнился   больными;   съестных   запасов
оставалось не более как дней на десять. Солдатам  начали  выдавать  в  сутки
только по четверть фунта муки, то есть десятую часть меры  обыкновенной.  Не
было уже ни круп, ни соли. Вскипятив  артельный  котел  воды  и  забелив  ее
мукою, каждый выпивал чашку свою,  что  и  составляло  их  насуточную  пищу.
Женщины не могли более вытерпливать  голода:  они  стали  проситься  вон  из
крепости, что и было им позволено; несколько слабых и больных  солдат  вышли
за ними; но бунтовщики их не приняли, а  женщин,  продержав  одну  ночь  под
караулом, прогнали обратно в крепость,  требуя  выдачи  своих  сообщников  и
обещаясь за то принять и прокормить высланных. Симонов на то не  согласился,
опасаясь умножить число  врагов.  Голод  час  от  часу  становился  ужаснее.
Лошадиного мяса, раздававшегося на вес, уже не  было.  Стали  есть  кошек  и
собак. В начале осады, месяца за три до сего, брошены  были  на